Форум » » О вранье ЖУКОВА в его "ВиР" (продолжение) » Ответить
О вранье ЖУКОВА в его "ВиР" (продолжение)
Закорецкий: Эта тема выделена из веток "Палаты "marata". Считаю, что полезно в одном месте прокомментировать "читание" "Воспоминаний и размышлений". (Номер темы - 84). Первый пост "марата" - это ответ по теме об "Оперсводке № 1" на 10.00 22.06.41 (которую подписал Г.К.Жуков) на адресе: http://zhistory2.forum24.ru/?1-8-0-00000083-000-0-0-1263553102 =============== Кроме того, на сайте есть отдельная статьи: ЧИТАЯ ЖУКОВА... http://users.iptelecom.net.ua/~zhistory/zhukov.htm КТО, ГДЕ И С КАКОЙ ЦЕЛЬЮ ГОТОВИЛ "ДИРЕКТИВУ N: 1" 21.06.41? http://users.iptelecom.net.ua/~zhistory/zukov41.htm Вопрос по Директиве N: 1 (обсуждение в начале ноября 2004 на форуме ВИФ-РЖ) http://users.iptelecom.net.ua/~zhistory/directiv.htm Конспект книги "Тайный советник вождя" (часть 2, - о 21-22 июня 1941) http://users.iptelecom.net.ua/~zhistory/tsv-2.htm
Iskander: Закорецкий пишет: сами Главковерхи в атаку не идут. И им таки приходится "подталкивать" своих генералов. А откровенно называя вещи своими словами - в т.ч. ВРАТЬ СВОИМ ГЕНЕРАЛАМ. Думаю, что самого Гитлера его заокеан$ким кормильцам и опекунам приходилось подталкивать, подсовывая дезу по военной (не)мощи СССР через того же Канариса.
marat: Iskander пишет: Это мы о том, что «Барбаросса» строилась на неверных разведывательных данных о РККА и СССР (поэтому и закончилась подмосковным поражением войск Вермахта). И что?
marat: Iskander пишет: Думаю, что самого Гитлера его заокеан$ким кормильцам и опекунам приходилось подталкивать, подсовывая дезу по военной (не)мощи СССР через того же Канариса. Не, а с чего вы взяли что Канарис - английский шпион? Кличка, донесения, вербовочные документы?
Iskander: marat пишет: цитата: Думаю, что самого Гитлера его заокеан$ким кормильцам и опекунам приходилось подталкивать, подсовывая дезу по военной (не)мощи СССР через того же Канариса. Не, а с чего вы взяли что Канарис - английский шпион? Скорее не банальный шпион, а так сказать агент влияния (Великобритании и стоящими за ней САСШ) http://vocabulary.ru/dictionary/8/ АГЕНТ ВЛИЯНИЯ - 1) должностное лицо (либо лицо, пользующиеся общественным доверием и авторитетом), осуществляющее систематическую деятельность по реализации целей политики иностранного государства (формально не являясь сотрудником его секретных служб); 2) общественный деятель, проводящий политику какой-л. партии или организации в среде, не принадлежащей к этим структурам. (Словарь, с. 10)
Закорецкий: marat пишет: Не, а с чего вы взяли что Канарис - английский шпион? Кличка, донесения, вербовочные документы? А ты для начала почитай книгу: Уоллер Дж. Невидимая война в Европе. Пер. с англ. Серия: Мир в войнах. Смоленск, Русич 2001г. 416 с.
marat: Iskander пишет: Скорее не банальный шпион, а так сказать агент влияния (Великобритании и стоящими за ней САСШ) Какая разница - есть документы?
marat: Закорецкий пишет: А ты для начала почитай книгу: Докуметнты там приводятся? А то пальцесосания и без нее хватает.
дед1: marat marat пишет: Я думал вы в теме. Вообще то ему не дали контрудар 1-й ТА провести. Катуков ИВС звонил, ябедничал. Так будешь тут ябедничать. Ватутин все в контратаки посылал. Т.е. людей и технику гробил. Сидишь в обороне, ну и сиди, для того и оборона, чтоб измотать противника. Но товарисч все хотел "отличится", точнее выслужиться. Это в степи посылать свои танки Т-34 на "Тигры" это просто самоубийство. А Ватутин посылал свои танки в контратаки. В результате остался без танков. Потому и вынуждены ему были передать резервы ГК и в частности 5-ю ТА.
marat: дед1 пишет: Так будешь тут ябедничать. Ватутин все в контратаки посылал. Ага, а Катуков после войны все оправдывался - я ж у Сталина совета просил, не было бы удачи от этого контрудара. А может был бы толк - не провели, вот и сомнения.
дед1: marat marat пишет: Ага, а Катуков после войны все оправдывался - я ж у Сталина совета просил, не было бы удачи от этого контрудара. А может был бы толк - не провели, вот и сомнения. А как тут не оправдываться? Из Ватутина слепили икону, а из Катукова изгоя. Вот и весь секрет. А то, что и после войны любители бегать в контратаки были в фаворе, да и сейчас там же. Почитайте вашего гуру А.Исаева, да и вас тоже. Вы же прямо пишете, что войны мол обороной НЕ выигрываются. Вы все наступать рветесь, термин даже придумали - мол контратаковать надо шибко. А немцы - они не дураки. Жуковых да всяких Исаевых "просчитать" не много ума надо. Немцы это прекрасно усвоили. Сразу за их атакой(даже иммитацией), следовала наша немедленная т.н. контратака. Немцы 2 МГ на фланги и 3 миномета по центру и "писец" любой контратаке. 1000 человек наших солдат положили, а деревня, как была у немцев, так и осталась. Вот так Жуковы и воевали, так и Исаевы с Маратами воевать предлагают. Таких стратегов надо полетанью травить, они сегодня хуже всяких вредителей. А нам тут Мараты объясняют про стратегическую оборону и всякие плотности. Им стратегам липовым невдомек, что любая стратегическая операция состоит из более мелких тактических. Армия сама НЕ наступает или обороняется, а наступают или обороняются стрелковые полки и батальоны, в неё входящие. Вот из этих тактических составляющих и строится ЛЮБАЯ стратегическая операция. Это азы и закон любой технологии. А нам все Мараты норовят Америки аткрыть. Чудаки на букву М. За один штурм Берлина надо живодеров И. Сталина и Жукова четвертовать публично.
marat: дед1 пишет: Немцы это прекрасно усвоили. Сразу за их атакой(даже иммитацией), следовала наша немедленная т.н. контратака. Немцы 2 МГ на фланги и 3 миномета по центру и "писец" любой контратаке. 1000 человек наших солдат положили, а деревня, как была у немцев, так и осталась. Извините, вы там глупость пишете. Вовремя проведенная контратака не дает времени противнику закрепиться и отразить. А в этом примере - недостаточное обеспечение контратаки. И деревня как была у немцев, так и осталась - это вы похоже про атаку написали.
дед1: marat marat пишет: Извините, вы там глупость пишете. Вовремя проведенная контратака не дает времени противнику закрепиться и отразить. А в этом примере - недостаточное обеспечение контратаки. А ему противнику и закрепляться не надо. У него ст.пулеметы на флангах заранее стоят. Т.е. немцу надо просто отойти за определенную(пристрелочную линию) своих пулеметов. А наши, как обычно в штыковую и естественно сразу попадают под губительный фланговый огонь пулеметов. А в этой ситуации уже и бежать НЕ куда, только гибнуть(закон геометрии), да еще и при страшной скорострельности ихних МГ. Мне покойный батя расказывал, что в пехоте гораздо больше ППШ ценилась винтовка Мосина, особенно в начале войны(у ней штык был и дубина подлиньше) и патронов меньше таскать(легче бегать). Да вы сами воспоминания фронтовиков почитайте-посмотрите. Только не генералов и маршалов, а от командира роты и ниже. Вот от этих контратак у нас всегда и были огромные потери. marat пишет: - это вы похоже про атаку написали. На атаку хоть время подготовки давалось, хоть ночь. А в контратаки бегали без всякой подготовки, по зову какого нибуть политрука Клочкова, т.е. с дуру.
Закорецкий: marat пишет: Вовремя проведенная контратака не дает времени противнику закрепиться и отразить. А в этом примере - недостаточное обеспечение контратаки. А ты видал вблизи пулемёт или танк? А ходил ли ты, скажем, в атаку? (с) В.Высоцкий ... Писать о войне трудно, потому что, что такое война, знают только те, кто никогда на ней не был. Так же, как описывать огромное пространство, у которого нет четких границ и нет внутреннего единства. Одна война зимой, другая — летом. Одна во время отступления, другая — во время обороны и наступления; одна днем, другая ночью. Одна в пехоте, другая в артиллерии, третья в авиации. Одна у солдата, другая у приехавшего на фронт журналиста. Журналист может провести многие дни на войне, быть на передовой или в тылу противника, может проявлять большую смелость и жить совсем как, но все-таки у него совсем другая война. Потому что в конечном счете он обязательно уходит. Он временно на фронте. Солдат на фронте постоянно. Я знаю по личному опыту войну в таких ее лицах: в сорок первом и сорок втором годах на Южном фронте, в сорок третьем на Южном и Юго-западном, затем на Западном, а в период наступления — на Прибалтийском, в Польше и Германии. Сначала, самые первые дни, на Днестре, затем пешим ходом — наша батарейная полуторка сгорела в первые же недели войны, в дальнейшем мы периодически захватывали какие-то машины, но скоро их теряли. Кроме того, батарейный телефонист — а я был именно им — всегда пешеход. Пока он разматывает или сматывает свою катушку, машины и трактора успевают уйти вперед в случае наступления или, что еще менее приятно, назад в случае драпа. Навалив на себя катушки и аппарат (в нашей практике, как правило, две катушки около восьми килограммов в каждой), телефонист идет пешком, догоняет своих, наконец находит в том беспорядке, который образуется при ночном перемещении армии. Наш 437-й артиллерийский полк с командиром подполковником К. Дольстом считался ударным, пользовался по всему фронту славой, но для нас это оборачивалось тем, что нами все время затыкали дыры. Это приводило к постоянным перебрасываниям с места на место и даже с фронта на фронт, то есть к дополнительным тяготам. Фронтовая жизнь значительно облегчается, когда положение стабилизируется и быт принимает привычные формы. Конечно, и в этих условиях регулярно происходят бомбежки и обстрелы и мы бегаем по линии, соединяя кабель, проваливаемся под лед и испытываем все прочие фронтовые удовольствия. Но это все-таки регулярная жизнь: известно, где можно обогреться, когда подъедет кухня, если на огневой, или пойдет с термосом посланный на кухню и принесет хоть замерзший, но обед. Совершенно иная жизнь при передвижении. Отступление и наступление имеют совершенно различные тяготы. Отступление несравнимо хуже наступления, но потери при этом несравнимо меньше. Вернее, они имеют иной характер. При отступлении может «потеряться» целая дивизия. Мы сами неоднократно терялись, то всем полком, то батареей, а то и в одиночку. Ночной драп мучителен бестолковостью, беспорядком, неожиданными натыканиями на неприятеля, неожиданными потерями, непониманием, что надо делать, и полным незнанием ситуации. Наступление, как правило, проходит в обстановке меньшей бестолковости, хотя и тут ее достаточно. Столкновения с неприятелем здесь, как правило, происходят днем. Но потери при наступлении значительно большие. Вообще, наступать мы не умели и так и не научились. В последние месяцы войны, когда, казалось бы, должно было быть легче (и немец был уже не тот, хотя авиация его продолжала господствовать в воздухе, но это была уже совсем не та авиация — три, девять самолетов), потери мы продолжали нести очень большие, и главное, «дуром». Дольст был хороший артиллерист и предпочитал стрелять с огневых позиций, а не прямой наводкой. Летом 1943 года на фронте среди командования вошло в обиход то, что можно назвать модой, — вытягивать тяжелые пушки на прямую наводку. Отчасти это было необходимо в случае, если приходилось прорываться через очень укрепленные, бронированные, многоэтажные немецкие линии обороны. Но в этой тенденции была и другая сторона: среди командующих дивизиями и армиями к этому времени все более развивалась погоня за орденами. А это требовало эффектных прорывов и совершенно чуждой для частей, переживших на своей шкуре большое отступление сорок первого — сорок второго годов, тенденции не щадить людей. Ущерб быстро пополнялся новыми тыловыми частями, молодыми солдатами. Низкую подготовку наспех пополненных полков с успехом компенсировали количеством и огромными жертвами. Страшные потери часто были очевидно лишними и подсказаны были погоней за эффектными фразами в рапортах. Именно таков был дух нашего нового командира бригады Пономаренко. Во время наступления он с начальником артиллерии армии и каким-то писателем, который, видимо, переживал восторг от того, что испытывает опасности передовой, сидел в блиндаже. У него был немецкий графин для водки, где к дну был приделан стеклянный петушок. Они выдумали игру: «топить петуха» (заливают бутылку водкой) — «спасать петуха» (выпивают эту водку). С утра пьяный, он звонил в те или иные наступающие части. В том красноречии, которое передать на бумаге затруднительно, но которое мне по телефону регулярно приходилось слышать (он даже привык узнавать меня по голосу), кричал спьяна: «Это ты, Лотман (называть фамилии было не положено), так-так-так! Скажи своим (речь шла о начальнике штаба дивизиона Пастушенко). чтобы они так-так-так высотку заняли так-так-так-так к следующему звонку (то есть к следующему “петушку”)». Или, разбрызгивая слюну, пьяным голосом: «Пастушенко, Пастушенко, поднимай дивизион в наступление, Одера больше не будет!» (Это многократно повторяемое выражение означало, что нельзя пропускать такую возможность получить Героя Советского Союза или по крайней мере хороший орден). Начальник штаба дивизиона, умный человек и хороший артиллерист, находившийся в районе, густо обстреливаемом минометами противника, отвечал: «Слушаюсь» — и клал трубку с хорошим матом и словами: «Сам полезь». А потом докладывал о том, что приступил к атаке, встретил сильный огонь противника, залег, а к вечеру сообщал: «Отступили на исходный рубеж, потери средние». Читатель (если он когда-нибудь будет) может не понять ситуации: командир дивизиона понимал, что, потеряв своих прекрасно обученных солдат ради орденов пьяного дурака, он обессилит батарею или дивизион. Им руководили вовсе не соображения гуманности или чего-то еще, о чем тогда не думали, а практический разум, который заставлял человека беречь свое оружие, поддерживать подразделение в боевой готовности, кормить своих солдат не из жалости, а чтобы они могли работать. Все эти оттенки чувств передаются средствами русского мата, который прекрасно выражает их и превосходно понимается слушателями. Но были и такие командиры, которые по неопытности или из самолюбия и жажды наград действительно бросали свои подразделения в ненужные и безнадежные атаки. И тогда к формуле «отошли на исходные» — теперь уже реальной — прибавляли: «двадцать, тридцать и т. д. палочек упали» — так зашифровывались потери, потери людьми, которые были очень велики. Кому-то из любителей орденов понравилась фраза, которую использовал — не помню в какой газетке — лихой журналист. Происхождение ее таково. В уставных документах есть фраза: «Артиллерия преследует врага огнем и колесами». Как это часто бывает, риторика превратилась в правило поведения. Выражение понравилось. Конечно, артиллерия действительно преследует огнем и колесами, но это означает, что она имеет для каждого рода батарей свои формы не отрываться от пехоты. Например, для наших пушек это могла быть и прямая наводка, и стрельба на пять километров. Но для эффектного донесения, для того чтобы изумить какого-либо заехавшего журналиста, а главное, чтобы получить награду, выгодно было представить это следующим образом: охваченные энтузиазмом артиллеристы рвутся в бой, колесами не отрываясь от передовых пехотных частей. <… > Выгоняли пушки на расстояния, слишком для них близкие, практически лишая их эффективности (например, за время, которое требуется тяжелой артиллерии, чтобы сделать выстрел, танк может сделать их десяток). Поэтому непосредственная дуэль тяжелой батареи с выдвинутыми на нее танками обычно имеет один и тот же результат, который мы неоднократно испытывали на личном опыте: батарея успевает уничтожить один-два танка, но ценою утраты всех орудий и личного состава. Одним из результатов было то, что артиллерия, неся чудовищные потери, теряла квалифицированных, подготовленных солдат, второпях заполнялась молодыми, в результате терялся навык быстрой и точной работы и самого главного в артиллерии — слаженности всей батареи в некое единое живое существо. Качество артиллерии понижалось, потери росли, зато с каждым прорывом и продвижением вперед росло число генералов, получавших медали героев и ордена. Из-за больших потерь происходило следующее: армия продвигалась, казалось бы получала большой и, по сути дела, бесценный опыт и, следовательно, должна была повышать свои боевые качества, но, в силу огромных потерь и пополнения совершенно неопытными людьми, а также превратившейся к концу войны в настоящую болезнь погони за орденами, боевые качества частей и дисциплина в них понижались. С наступлением стали развиваться совершенно неслыханные прежде грабежи, часто поощряемые штабными офицерами, которым было на чем перевозить награбленное. У нас тогда с отвратительным для нас шиком распространилось и даже сделалось модным употреблявшееся в немецкой армии выражение для обозначения грабежа «организовать»; например, «организовать себе радиоприемник», «организовать новые сапоги». С переходом на территорию Германии это выражение вошло в моду и означало войти в дом и забрать себе те или иные вещи. С полной ответственностью могу сказать, что в нашем полку этого не было. ...НЕ-МЕМУАРЫ*1 Ю. М. ЛОТМАН Идея записать военные рассказы Ю. М. Лотмана принадлежит Заре Григорьевне Минц. Осенью 1988 года Юрий Михайлович неохотно и с большим количеством оговорок согласился начать диктовать свои воспоминания, но за недостатком времени этот замысел постоянно откладывал. Диктовать «Не-мемуары» он начал только в декабре 1992 года. Работа продолжалась до конца марта с большими перерывами. Частично воспоминания были записаны на диктофон, частично продиктованы автору этих строк...... http://www.ruthenia.ru/lotman/mem1/Lotmanne-memuary.html
Закорецкий: marat пишет: Вовремя проведенная контратака не дает времени противнику закрепиться и отразить. А в этом примере - недостаточное обеспечение контратаки. Кстати, насчет "обеспечение (контр)атаки": ... Рассказ 1-ый ПРОРЫВ НА БАЛКАНЫ (1944 г.) “Избранный для прорыва участок фронта (Тираспольский плацдарм – Б.М.) представлял большие неудобства, но зато давал крупнейшие оперативные выгоды [Малиновский. Ясско- Кишеневские Канны. М. Наука.1964.] Об оперативных выгодах я в то время ничего не знал, поэтому буду говорить только о неудобствах. Итак, до прорыва остались считанные дни. Вот–вот взлетят ракеты. Мало кто взойдёт на этот косогор. По крайней мере, половина твоих боевых товарищей будет похоронена здесь. Половина шансов за то, что ты останешься лежать в болоте, либо на косогоре, а другие – живые пройдут мимо, оставляя работу похоронным командам и медсанбатам. А пока... Все ночи напролёт мы укрепляем и без того высокие брустверы, тем самым наращивая глубину окопов, строим землянки, рубим, пилим, маскируем. А утром солдаты, как убитые, валятся спать. Над всем передним краем тревожной мглой висит сознание близких грозных перемен. Кажется, весь воздух пропитан тревогой... РАЗВЕДКА БОЕМ – Командиры взводов, к командиру роты! Спросонья я ничего не понимаю, но ноги сами бегут куда надо. Булганов, хмурый и напряжённый, только вернулся от командира батальона. Тревога моментально передаётся нам, заставляет быть до предела внимательным: наш полк вместе со штрафниками участвует в разведке боем! Что это значит? Для начала это значит, что большинство из нас не должно дожить до послезавтра. Но не об этом говорит Булганов. Он медленно рассказывает диспозицию: -На рассвете 18 августа на участке 113 дивизии в первый ряд окопов придут штрафники. Пехота нашего 1288 полка отойдёт на вторую линию окопов. Два другие полка (1290 и 1292) уйдут во второй эшелон. Артиллерия всех полков нашей дивизии (включая и миномёты–“самовары”), останется на месте и будет “имитировать артподготовку прорыва”, то есть стрелять сорок минут, вызывая немецкий огонь на себя. После артподготовки штрафники поднимутся в атаку, а пехота 1288 полка займёт их места. Немцы, решив, что прорыв начался, откроют огонь. В это время наши наблюдатели всех родов и видов войск (которые ещё гуляют в приднестровских сёлах), будут наносить на свои планшеты обнаружившие себя огневые точки противника. Задача пехоты – не вылезая из окопов, кричать “ура” и не пускать обратно штрафников; задача штрафников – своей смертью помочь выявить огневые точки противника; наша задача (в чём-то сходная с штрафниками) – как-то держаться и буквально на глазах у немцев стрелять сорок минут под прицельным огнём артиллерии “Неприступного Днестровского вала”. Булганов уходит в пехоту на НП. Я остаюсь старшим на позиции. Связь по проводу. Мы вернулись во взвода. Одно спасение, если оно есть, – копать. Пусть вода, пусть по колено, по пояс – только копать! Маскироваться бесполезно – всё на виду! И мы копаем под неумолчный зуд августовских ещё более злых комаров в болотной духоте тростниковых зарослей. Вечер, ночь не приносят прохлады. Кухни где-то застряли. Посланные за ними солдаты заблудились и только к вечеру принесли сухой паёк. Мы безразлично жуём хлеб с американской свиной тушёнкой, запивая вонючей болотной водой... Подводы, тяжело гружёные ящиками с минами, вязнут в непролазной грязи. Измученные, в кровь избитые ремнями и палками лошади, искусанные слепнями и некормленые, обессилено ложатся в болотную жижу. Их не поднять, и мы на себе таскаем мины связками через плечо. 17 августа из госпиталей, медсанбатов, санрот на передовую вернулись все малярики – “Болеть будете потом!”. К нам в роту пришло человек 10–15. Жёлтые от хины и акрихина, измождённые постоянными приступами, они были плохими помощниками, но всё же... Рота выглядела вполне солидно. Человек тридцать на довольствии (полтора литра спирта в день!)... Первый приступ малярии у меня был сразу, как мы пришли в болото. Но я не придал этому большого значения, а точнее, не разобрался: в 19 лет здоровое тело легко переносит временный подъём температуры, озноб... Это не семьдесят, когда уже при 37о жуёт кости, ломит голову. Следующий приступ схватил меня через день, когда копали окопы - было не до малярии. По-настоящему она взялась за меня именно в ночь на 18 августа, когда после двух бессонных комариных ночей пришла третья - решающая. Я пошёл встречать заблудившуюся в тростниках телегу с минами. Долго лазал, кричал, мне отзывались, но я каждый раз выходил на чужие позиции. Наконец понял, что заблудился и дорогу назад не найду. Голова кружилась, всё тело тряслось от озноба. Подкосились ноги. Я сел около какой-то телеги, стоявшей прямо на дороге. Началась рвота... Потом всё было в полудрёме. Ездовой солдат узнал меня, взвалил на повозку с минами, привёз на позицию, уложил на сухой тростник. Я забылся... И вот... “Редеет мгла ненастной ночи, И бледный день уж настаёт, Ужасный день...” Пока я лежал на тростнике особых происшествий не произошло. Немцы вели беспорядочный обстрел переднего края. Мы стояли метрах в трехстах за пехотой, и к нам снаряды долетали редко. Лишь одна тяжёлая мина угодила в повозку, как раз в ту, которая поздним вечером привезла меня. Ездового закопали здесь же, в одной из болотных луж. Приступ кончился ещё до артподготовки. Я чувствовал себя вполне сносно, хотя ночные 40о ещё давали себя знать. Все на местах... В небе три красных, три зелёных: начало! Я у телефона. Голос Булганова: – Цель номер один! Десять минут беглый огонь! Расчётные данные выверены с вечера. Команда чётко передаётся по взводам. Немного вразнобой слышатся выкрики командиров отделений: – Огонь! Огонь! Огонь! Привычно чавкают миномёты. Может быть только чуть торопливее снуют подносчики мин и заряжающие. На роту отпущено 600 мин. Через наши головы с редкими интервалами, будто не спеша, летят снаряды полковой артиллерии: пушки– гаубицы 76-мм, звонко пулькают сорокопятки. Через 10 минут смена цели: заряжающие вставляют в стабилизаторы дополнительные заряды: – Огонь! ...И тут завизжали первые немецкие мины и снаряды – беглый массированный налёт на нашу позицию. Солдаты трёх расчётов бросились в щели. – Назад! Я бегу к миномёту и одну за другой пускаю мины, уже не глядя на установку прицела. Вдали вижу Юрку. Он возится у миномёта: плиту засосало в болото, и труба никак не опускается до нужного прицела. У Николая как будто всё в порядке. Одна за другой с его миномётов летят мины. Я уже не командую. Связи с Булгановым нет. И Юрка, и Николай сами переносят огонь в сторону, в глубь обороны, обратно... Прошло двадцать минут. Осталось ещё двадцать. К миномётному обстрелу подключилась тяжёлая немецкая артиллерия. Первый снаряд ухнул слева... второй... третий... Земля заходила ходуном. Один Юркин солдат как-то странно задом влетел в наш окоп и закрутил обалделыми глазами. Он нёс мины. Снаряд попал в бруствер. Весь расчёт его убит, миномёт покалечен. Юрка был в другом окопе. Солдат контужен. Его затащили в землянку. – Мины! Мины! Давай стреляй! Новый налёт. Я пробегаю по окопам. В испуге уже не подвластном разуму, солдаты бросаются в щель, дальше в землянку. Вижу, как командир отделения Замурай последним закрывает своим тщедушным телом вход. На позиции один заряжающий. Я выверяю прицел: – Давай! Давай! В проходе ещё несколько ящиков с минами. Часть их разбросано взрывной волной и встало на боевой взвод. – Тащи мины! Разрыв! Меня больно ударяет о стенку хода сообщения. Весь ход засыпан. Мокрая пыль – пороховая или земляная – залепила лицо, гимнастёрку. Я на четвереньках лезу туда, где только что в стенку хода сообщения ударил тяжёлый снаряд. Задом ко мне на приступке землянки, странно согнувшись, сидит Замурай. Низ гимнастёрки в крови. – Эй, живы? Вылезай! Оттуда никто не отзывается. Я тяну Замурая за плечо. Он молчит. В землянке шорох. – Кто там есть? А ну, помоги вытащить! Испуганно между Замураем и мной вылезает солдат, он пытается что-то сказать, но только мычит... Артподготовка кончилась, и там на передке штрафники пошли в свою последнюю атаку. Немцы перенесли огонь на наступающие цепи. А у нас... Подошёл старший сержант – командир соседнего отделения: они живы и расстреляли все мины. Мы втроём пытаемся вытащить Замурая, чтобы узнать судьбу других, сидящих в землянке. Замурай мёртв. Я залезаю на бруствер, старший сержант подаёт мне руки Замурая. Я тащу... легко... Оказывается, осколками его перерезало пополам. До сих пор в глазах стоит та картина: руки, голова, туловище..., а ноги остались там. От них по стенке хода сообщения потянулись разноцветные потроха. А дальше в темноте землянки застывшие в ужасе глаза одесских “земляков”... Над лесом ни с того, ни с сего завизжали снаряды немецкой дальнобойной артиллерии. Кто был рядом, попадали на дно окопа. Я знаю по звуку – перелёт, но знают ли это снаряды? На всякий случай присаживаюсь на корточки и прижимаюсь к своей половине трупа... Пронесло! “Давай ноги!” Замурая мы похоронили под ивами. В тот день наша рота потеряла более трети своего состава и ещё один миномёт. Офицеры все остались живы. Ранен только Николай – побита рука. Он сидит забинтованный. Мы не знаем, уйдёт он или нет – решать ему самому. Николай остался и ... совсем нелепо поплатился за это жизнью. Но иначе он не мог. Я думаю, так бы поступило большинство офицеров того времени. Пришёл Булганов и долго ходил по разбитой позиции. Оставшиеся в живых молча сидели или лежали кто где. Ничего не хотелось. Я не помню никакой радости, удовлетворения, чувства выполненного долга... Нет! У меня гимнастёрка вся заляпана неизвестно чем, на ней и на руках кровь Замурая, но нет сил помыться... Малярия, будто чувствуя безнаказанность, перешла в сплошной безостановочный приступ. Булганов обещал достать хину и спирт... Следующие две ночи на 19 и 20 августа весь плацдарм гудел мощными тракторами, тягачами, машинами. На плацдарме собирался кулак прорыва. Кажется, на этом куске земли не оставалось ни одного свободного места, а с того берега через переправы всё шли и шли танки, пехотные батальоны, “катюши”, “андрюши” и пр., и пр. 240 стволов на километр фронта! Это значит один ствол на 4 метра. На позиции выходила вся артиллерия фронта. Огромные для нас 122 и 152 мм пушки, новые “катюши” и ещё какие-то чудовища, встречавшиеся нам только на тыловых дорогах, выползали на край нашего болота и подымали вверх свои стальные хоботы. За последнюю ночь рядом с нами ствол в ствол встали миномётные роты двух других полков нашей дивизии, буквально за нашей спиной тяжёлые 120 мм миномёты, дальше – пушки-гаубицы. В ночь на двадцатое был получен приказ о наступлении. Я плохо помню, как мы его восприняли, так как эти два дня для меня превратились в сплошной малярийный приступ. Я пожелтел и превратился в еле подвижную мумию. Два дня к нам возили мины. Вместо двух разбитых миномётов из обоза принесли запасной. На место убитых и раненых пришли наши обозники. К роте временно прикомандировали полковых “шестёрок” – писарей, парикмахеров и пр. Опять собралось человек тридцать. В самых деталях мы договорились с Булгановым, что делать, если прервётся связь, куда идти, где назначается встреча, и т.д. Правда, завтра всё это окажется ни к чему, ибо искать Булганова можно будет уже только на том свете... Михайлов Борис Михайлович из книги “На дне блокады и войны”. СПб, Изд-во ВСЕГЕИ. 2001. 454 с. http://iremember.ru/infantry/mikhailovbm/mikhailov_r2.htm ================ PS Если разным "маратам" главное - провопить абы какими терминами, то лично я сам командовал батареей 120-мм миномётов образца 1938 г. и вполне могу представить каково оно так на войне...
marat: дед1 пишет: А ему противнику и закрепляться не надо. У него ст.пулеметы на флангах заранее стоят. До того как он захватил деревню уже пулеметы на флангах? Не хило. дед1 пишет: А в контратаки бегали без всякой подготовки, по зову какого нибуть политрука Клочкова, т.е. с дуру. С высоты сержанта Пупкина судите?
полная версия страницы