Форум » » Книги и СМИ по теме » Ответить
Книги и СМИ по теме
Закорецкий: Кстати, видимо, здесь эта тема тоже полезна.
Прохожий: Слыл наш Толя эрудитом, а не деле - ЕруНдит он
Литовец:
Закорецкий: Журнал "Пионер", 4, 1941 СМЕНА Пулеметчик спрятался за ветку, Притаился на сосне дозор, И ушли разведчики в разведку, В тыл врага, в еловый дальний бор. Залегла пехота там, в овраге, Ждет приказа броситься вперед. Ничего, что шлемы из бумаги, Из дощечек сделан пулемет. Легкие носилки из фанеры, Девочка с повязкой — медсестра. Здесь бойцы — ребята-пионеры. Здесь идет военная игра... ...Месяца пойдут за месяцами, Пионеры быстро подрастут, Станут Красной Армии бойцами И с винтовкой встанут на посту. Будут Красной Армии бойцами И в бою врагу не отдадут То, что завоевано отцами В Октябре, в семнадцатом году. Лев Никифоров Звенигород, Московской области
Yuriy Vinnik: Александр А. Ермаков пишет: Было бы интересно получить доказательства Вашим утверждениям. Я пересказывал сюжет этой статьи. Автор статьи считает что смертельный удар по русофильству в Галичине нанес граф Бобринский с местными русофильскими подпевалами. Должен признать, это очень похоже на правду. Ведь если Австо-Венгерские власти арестовали несколько тысяч активистов, то куда делись практически каждый третий сочувствоваший русофильскому движению в Галичине? Испугались "масштабных" репресий? Почему же тогда при аналогичных масштабах репресий при "пацификации" в Польше, количество сочувствующих ОУН ниразу не убавилось? Александр А. Ермаков пишет: Впрочем, если вспоминать РИ, то Варшава входила в состав РИ. Ага, а ещё Финляндия и Аляска. Давайте стребуем чтобы фины приняли руку Москвы, а Америка вернула зямлицу-Алясочку взад. Немцы и австрияки вообще два братских народа разделённых в Компьене проклятыми лягушатниками и томми. Гитлер только воссоединил братские арийские народы, ага. Давайте уже завязывать с этим. Александр А. Ермаков пишет: С какого такого испуга для захвата? Было для воссоединения с основной частью УССР. Насколько я понимаю, правительство "незалежной" Украины, во все время ее, Украины, квазисуществования, ни разу не поднимало вопрос о пересмотре границ, обозначенных в секретном протоколе М-Р. Начнем с того, что никакого упоминания в протоколах к Пакту о "воссоедининии Украины" и близко не шло. Разграничивались сферы влияния двух империй - СССР и Германии. И с какого это перепугу Украина вдруг ведет "квазисуществование"? Государство Украина признано всеми странами мира в существующих границах и имеет дипотношения со всеми признаными мировыми государствами, в отличии от т.н. "Южной Осетии", например, признаной всего 4 государствами. Что касается сентября 1939 г., то, дэ-юре, это был именно вооружённый захват территории другого государства. Прочтите внимательно мирный договор между СССР и Польшей от 1932г. Действия СССР в 1939г. прямо противоречат ст.1 и 2 данного договора.
Литовец: 1932 договор СССР и Польши о ненападении
Александр А. Ермаков: А это к чему?
KasparsB: Yuriy Vinnik пишет: Давайте стребуем чтобы фины приняли руку Москвы, А не наоборот ? Вроде как Москва - финно - угорские владения ?
Yuriy Vinnik: KasparsB пишет: А не наоборот ? Вроде как Москва - финно - угорские владения ? Ну это на сколько в ретроспективу сползти. Можно и всю Европу Италии подчинить, т.к. Римская Империя когда-то владела этими землями. Я ж говорю - бред рассуждать что и кому когда пренадлежало. Кто что отхватил - тем и владеет на данное время. Любой пересмотр границ в нынешней ситуации - это однозначно война - локальная или глобальная с разными последствиями.
Александр А. Ермаков: Yuriy Vinnik пишет: Любой пересмотр границ в нынешней ситуации - это однозначно война - локальная или глобальная с разными последствиями. Вот именно по этому я считаю очень опасным делом осуждать пакт М-Р. KasparsB пишет: Вроде как Москва - финно - угорские владения ? Мне с бодуна тоже разное мерещится.
Камиль Абэ: Александр А. Ермаков пишет: Вот именно по этому я считаю очень опасным делом осуждать пакт М-Р. А всё-таки сам Пакт и секретные приложения к нему вызывают разную реакцию.
Yuriy Vinnik: Александр А. Ермаков пишет: Вот именно по этому я считаю очень опасным делом осуждать пакт М-Р. Осуждать можно всё что угодно. Мюнхенское соглашение (AKA "Мюнхенский сговор" по версии коммуняк) осуждают все кому не лень. Потому как Гитлер проиграл, а победителям всё списалось. Пакт М.-Р. можно осуждать тоже без всяких опасаний, т.к. в нём нет ни слова о территориальном обустройстве такой единицы как "Украина" или даже "Украинская ССР", в нём идется только о сфере териториальных интересов СССР и Германии.
Александр А. Ермаков: Я полагаю советскую власть преступной. Оная власть, собственным решением. (без решения ВС РСФСР) передала Крымскую область в состав УССР. Если современная Украина ( проект Ukrein) отрекается от общего СССР-овского пошлого, то пусть возвращает Крым России. Это будет справедливо и по братски, без ввода войск РФ.
Закорецкий: ... Жил в городе Люблине владелец технического бюро, инженер Мельман. Если остались на свете его родственники - вот справка о бесследно пропавшем. - Инженер Мельман был человек независимый и своенравный. Он никак не мог согласиться с польским режимом. И он перешел границу с целой группой "недовольных". Их прямо с пограничного поста отправили в тюрьму, оттуда - в лагерь. Там я с ним и встретился. К тому времени, после нескольких лет заключения, это был необыкновенно молчаливый человек, широкоплечий, с потемневшим лицом и сумрачным взглядом. Не думаю, чтобы к этому времени у него оставались еще какие бы то ни было убеждения. Его целью было не умереть в лагере. Но это ему не удалось. Весной 1944 года он умер в исправительно-трудовом лагере Круглица, Архангельской области, от заворота кишок. Кто-то подарил ему два лишних талона на обед, и этого не выдержал его организм, отвыкший от нормальной пищи. 1937 год был роковым для "нелегальных" туристов. В этом году была произведена великая чистка в Советском Союзе. Среди миллионов, водворенных в лагеря, оказались все, прибывшие на жительство в Советский Союз из-за границы. Все равно легально или нелегально. Я помню молоденькую сестру в лагерном бараке для больных. - "За что вас посадили, сестра?" - "Мой папа приехал из Латвии". - "А сколько лет вам тогда было, когда приехал?" - "Восемь". Это не разговор двух сумасшедших. В Советском Союзе это каждому понятно без объяснений. Я не поехал в Россию через "ИНТУРИСТ", и не перешел в темную ночь польскую границу. Я оказался туристом особого, третьего рода. Мне не надо было ездить в Россию - она сама ко мне приехала. И маршрут оказался у меня особенный, о каких мы ничего не слышали в "ИНТУРИСТЕ". Пришлось мне наблюдать Россию не из окна отеля "Метрополь" в Москве или из окна вагон-ресторана. Я видел ее через решетчатое окошечко тюремного вагона, из-за колючей проволоки лагерей, перемерил пешком сотни километров, когда гнали с руганью арестантскую толпу по этапу через леса и нищие колхозы севера, пересек дважды Урал - в теплушке и на третьей полке жесткого вагона, где нет и быть не полагается иностранным корреспондентам, - жил в сибирской глуши, ходил, как все, на работу и носил в кармане тот документ, которым так гордился Маяковский: советский паспорт сроком на 5 лет. Этого документа у меня больше нет. Оттого я и могу писать о Советском Союзе то, о чем не снилось нашим мудрецам и о чем не пишут люди с советскими паспортами. Люди, симпатизирующие советской системе, полагают, что мой маршрут был неудачно выбран и увел меня в сторону от знаменитых советских путей. Я не был под Сталинградом, не брал Берлина. Если бы я там был, может быть, я писал бы иначе? Может быть. Маршрут мой был выбран не мною, мне его указала советская власть. О Сталинграде мир знает все, о лагерях - ничего. Где правда России, на Параде Победы на Красной площади, или в стране ЗЭ-КА, которая выпала из географического атласа? Очевидно, надо брать эти вещи вместе, в их целости и взаимной связи. Для меня нет иллюзий, я видел подземную Россию. Я в и д е л. Те же, которые возлагают надежды на Страну Советов, пусть примут во внимание и этот "материал", и согласят его, как смогут, со своей совестью. http://margolin-ze-ka.tripod.com/chapter00.htm ВСТУПЛЕНИЕ К НАСТОЯЩЕЙ ПУБЛИКАЦИИ "Путешествием в страну зэ-ка" назвал Ю. Б. Марголин свое пребывание в СССР - в тюрьме, в лагере, в ссылке. Он провел пять лет в Гулаге, в советских концлагерях(1940-1945),будучи помещен туда без суда и следствия. Этому предшествовал год в захваченной Советским Союзом Западной Белоруссии. Еще один год на поселении в Алтайском Крае последовал за лагерными годами.Вернувшись на Запад, Ю. Б. Марголин провозгласил главной целью своей жизни борьбу с системой концлагерей. После 7 лет советских тюрем, лагерей и ссылок Марголин приехал в Палестину в сентябре или октябре 1946 года. Он сразу же обращается с призывом к еврейской и мировой общественности сделать все возможное для спасения из Гулага погибающих там сионистов. Марголин был первым, кто рассказал здесь страшную правду о советских концлагерях. Книгу "Путешествие в страну зэ-ка" он писал с 15 декабря 1946 г. по 25 октября 1947 г. Юлий Борисович Марголин родился в королевстве Польском, которое тогда входило в Российскую империю. По языку, воспитанию и культуре он был русским, одним из лучших представителей русской еврейской интеллигенции. http://margolin-ze-ka.tripod.com/introduction.html
Закорецкий: Шел июнь [1940]. Город над Пиной купался в потоках солнца и света. Наступило мирное и прекрасное полесское лето. Природа как будто хотела вознаградить пинчан за все, что испортили и изгадили люди. Город опустел: тысячи жителей были насильно вывезены, отправлены в тюрьмы и ссылки. Война кипела в Европе, пала Франция, Англия была на грани катастрофы, зло побеждало, а мы в Советском Союзе были на стороне насильника. Все кругом притворялись и лгали, и над каждым нависла угроза. Семьи, племена и народы были разделены границами и запретами. Свобода передвижения была отнята у нас, и мы чувствовали, что чудовищная бессмыслица, в которой мы увязли, в любой день может и должна разразиться взрывом. Поляки и мужики ненавидели евреев, евреи боялись советских, советские люди подозревали несоветских, местные ненавидели тех, кто приехал командовать ими издалека, приезжие - тех, кого подозревали в нелояльности и саботаже. Все было сверху гладко и благополучно, полно официальной советской фразеологии, но под нею клубились массы ненависти, готовой ударить. В эти последние дни своей нормальной жизни я перестал думать и заботиться о будущем. Каждое утро, забрав порцию книг у своего инквизитора, я оставлял ее до вечера и уезжал на реку, переправлялся на лодке на другой, низкий берег, брал каяк и уплывал за город. Скоро скрывались из виду его разбитые сентябрьской бомбардировкой церковные шпили и башни - невозмутимая тишина и безмятежный зной окутывали реку, тянулись зеленые берега в тростниках, птицы кричали в зарослях. Я доезжал до песчаной отмели, раздевался, ложился на горячий песок и смотрел в прозрачное чистое небо. Я был один, и только каяк на отмели соединял меня с нелепым и страшным миром, где миллионы людей задыхались между немецким гестапо и советской Мустапо."Geheime Staatspolizei" и "мудрая сталинская политика" - а посредине на отмели человек, нагой и беззащитный, без права и без выхода, без родины и без связи с внешним миром, оболганный, обманутый, загнанный в тупик и обреченный на смерть. ПУТЕШЕСТВИЕ В СТРАНУ ЗЭ-КА Часть I Глава 4. Пинское интермеццо
Закорецкий: .... [Начало 1940 г.] Советская власть могла бы поступить с протестующими и бегунами обычным образом - отправить в концлагерь. Но еще не пришло время. И им дали возможность вернуться за кордон, откуда они прибыли и где они немедленно распустили языки, рассказывая, что видели. Не надо было их рассказов. Советские граждане, попадая в разоренные местечки Западной Украины и Белоруссии, были так явно счастливы своей удачей, что и без расспросов было ясно, что у них делается дома. То, что для нас было верхом разорения, для них было верхом обилия. Еще можно было достать на пинском базаре масло и сало по ценам вдесятеро дешевле, чем в советской части Украины. Еще были припрятаны у лавочников запасы польских товаров. Попасть к нам, значило одеться, наесться и припасти для ребятишек. Пинчане были озадачены, глядя, как эти люди носили ночное белье как верхнюю одежду, спали без простыни и в столовой заказывали сразу десять стаканов чая. Почему десять? Очень просто: в прежние времена чая хватало на всех, но теперь надо было "захватить" чай, пока давали. Через полчаса его уже не было для наивных пинчан, новичков советского быта, а рядом сидел человек за батареей чайных стаканов, весело улыбался и еще угощал знакомых. Русские были осторожны и не пускались в откровенности о своем житье-бытье. Но наступала минута, когда после месяцев соседской жизни советский квартирант переставал дичиться своего хозяина и после выпивки у него развязывался язык. Тогда мы слышали долго замалчиваемую правду. "Да понимаете ли вы, как вам хорошо было? Вы в раю жили! Все у вас было - и страха не было! А мы... - и человек рвал на себе шинель: - ... видишь, что я ношу? Как эта шинель сера, так сера наша жизнь!" И мы верили, потому что наша собственная жизнь стала сера и тяжела так, словно загнали нас в погреб и завалили дверь камнем. С растущим удивлением всматривались мы в лицо этой новой жизни. В советских учреждениях царствовал непостижимый и всеобщий хаос. Очень скоро пинчане научились говорить о своих "службах" с иронией и насмешкой. Когда самая большая в городе спичечная фабрика увеличила число рабочих с 300 до 800, директор ее был снят с работы и выслан из Пинска, а вместо него принято сразу 14 инженеров. Оклад директора был велик в польские времена: 4000 злотых в месяц. 14 новых инженеров, которые делали теперь его работу, стоили государству вместе немного дешевле, чем один этот директор, а может быть, и дороже, но, ко всеобщему изумлению, фабрика стала за недостатком сырья. Не хватило дерева среди полесских лесов. Для нас прояснилась оборотная сторона планового хозяйства в советской системе: стихийная беспорядочность и разброд, естественная распущенность, с которой не было другого средства совладать, кроме железного намордника бюрократической регламентации. Стихийный беспорядок не был случайностью: он вытекал логически из отсутствия личной заинтересованности, из нелюбви и равнодушия к чужому, казенному делу. Дело, к которому были приставлены люди, не ощущалось ими как свое: оно пренебрегало ими, а они - им. На фабрике были прогулы. В кооперативе - безтоварье, в столовой - грязь и неуютность, в парикмахерской - грубое обращение, в мастерской - небрежная работа. Чтобы бороться с этим, надо было поставить над каждым рабочим контроль, а над контролем второй контроль и НКВД с нагайкой. В этой системе сохранить производство можно было только жестоким принуждением, высокой нормой, голодным пайком и угрозой суда за малейшее опоздание или небрежность в работе. Если бы драконовский режим труда был сразу введен в Пинске, половина населения разбежалась бы из города. Нам давали время привыкнуть, тем более что важнее города была деревня, которую надо было очистить от враждебных элементов и подготовить к введению колхозов. Крестьяне, которые приходили на кухню моей матери с молоком и яйцами четверть века, не боялись говорить с ней откровенно. "Паны 20 лет старались из нас сделать поляков, - сказал один из них, - и не удалось им. А большевики из нас в 2 месяца сделали поляков". Такая декларация в устах полешука имела особую выразительность. Белорусское крестьянское население не любило поляков. До войны среди молодежи в деревнях было немало "коммунистов". Но ничто: ни национальный момент, ни раздел помещичьих земель, ни школы, ни бесплатная медицинская помощь - не могло преодолеть в глухой белорусской деревне антипатии к пришельцам. Чтобы завоевать доверие Полесья, надо было подойти к нему не бюрократически и доктринерски, не с указкой и не с требованием хлеба и трудовой повинности. Надо было помочь ему стать на ноги, ничего не навязывая и уважая его самобытность. Но такой подход не в природе коммунизма. Переворот, который они осуществляли в городе и деревне, не был революцией. Революция есть всегда низвержение гнета и насилия, когда новые творческие силы сносят преграды на своем пути и вырываются изнутри на свободу. Большевики же принесли с собой давление сверху, отрицание самоопределения и бюрократическое всевластие. Мужику не стало жить легче, но он почувствовал, что новый начальник - опаснее и беспощаднее прежнего. А пинчане среди многих парадоксов жизни отметили этот: крестьян в очереди перед городскими пекарнями - крестьян, приходивших в город покупать хлеб, которого не стало в деревне. Все это было не важно в отдельности: тысячи ограничений и лишений, отсутствие сообщения с внешним миром, исчезновение политических партий, даже отсутствие соседей, которых вывезли неизвестно куда. Совершенно очевидно, что пинчане - те, которых не вывезли и которые, как умели, продолжали жить в новых условиях, - со временем переболели бы свою и особенно чужую беду и даже открытие, что в Советском Союзе люди живут много хуже, чем в Польше, со временем потеряло бы свою остроту. Когда я спрашиваю себя, почему через самое короткое время в моем городе не осталось сторонников советского строя, почему не осталось н и к о г о, - кроме совершенно определенной и ясно очерченной группы, которая в массе населения выделялась как остров в море, - кто бы ни хотел возврата к положению до войны, то ответ для меня ясен. Не потому, что это довоенное положение было хорошо и не нуждалось в перемене. Не потому, что мы не могли померзнуть одну зиму или обойтись без белого хлеба или были, наконец, так отсталы, чтобы не понимать своей собственной пользы. В прокламации о присоединении Познани и Лодзи к гитлеровской Германии говорилось о "высокой чести и неизмеримом счастье", которое выпало. на долю бывшим ПОЛЬСКИМ городам. "Die hohe Ehre und unermessliches gluck". Это была ложь. То, что произошло в Пинске и вокруг него во всей Западной Белоруссии и Украине, было точно такой же ложью. Кто-то зажал нам рот и говорил от нашего имени. Кто-о вошел в наш дом и нашу жизнь и стал в ней хозяйничать без нашего согласия. До сентября 39 года пинчане спорили между собой и не могли сговориться по самым основным вопросам - но это было их внутреннее дело и их внутреннее разногласие. Теперь не было споров и разногласий, потому что каждый видел своими глазами, что в доме чужие, которых никто не звал и никто не хотел, - непрошеные гости с отмычкой и револьвером. С 17 сентября Польша была разорвана двумя хищниками, и мы могли предпочитать одного другому, но это не могло служить оправданием захвата и насилия. Мы не спорили с коммунистами и не полемизировали ни с ними, ни о них. Мы просто задыхались. И только тот, кто это пережил и знает по собственному опыту, поймет, что это значит, когда люди, недавно не имевшие общего языка, объединяются в общем возмущении. Ничто не могло помочь оккупантам. Крестьяне не были благодарны за помещичью землю, евреи не были благодарны за равноправие, больные - за бесплатную больницу, а здоровые - за пайки и посты. Все эти несомненные благодеяния не возбуждали благодарности, а только тревогу и опасение. Мы их видели, своих хозяев, - и этого нам было достаточно. Кто раньше им сочувствовал и теперь побывал в России, возвращался сконфуженный и говорил, что был в "санатории, где его вылечили от болезни". Мы были единодушны в неприятии советских благодеяний и советских злодеяний. Все, чего мы хотели, - это не видеть их, забыть о них. На сто человек вряд ли тогда нашелся бы один, кто мог бы ответить на вопрос, "что такое демократия", но все мы, ученые и неученые, понимали тогда без рассуждений и слов разницу между демократией и деспотией. Все, что творилось, происходило помимо нас и вопреки нам, вопреки нашей воле, нашему чувству и нашим потребностям. И правильно чувствовал в то время самый темный человек бесчеловечность и варварство не только в содержании, но в самом методе, в оскорбительном способе подхода к людям и ко всему, что ими было создано для себя в тысячелетнем культурном процессе, - как к сорной траве, которую вырывают не глядя. Понятие "погрома" соединяется обычно с представлением о внешней силе. Никакое нормальное общество не учиняет добровольно погрома над собой. Большевики пришли в мирную страну, которая, как многие другие или больше многих других, нуждалась в социальных преобразованиях. В течение короткого времени они произвели в ней тотальный погром. Можно сказать, что количество зла и насилия, человеческих страданий и горя, которое они причинили, превысило в короткое время все, что эта страна вытерпела за ряд столетий. Рекорд, который они поставили, был превзойден только их продолжателями в 1941 и следующих годах - немцами. То, что они сделали, не вытекало из нужд страны, а было продиктовано бездушным и зверским доктринерством. Население в целом отшатнулось от них. Местные люди, которые к ним примкнули и помогли им образовать аппарат власти, были постепенно вовлечены в процесс, из которого уже не могли высвободиться. Советский строй может быть навязан каждому народу и каждому обществу, кроме самого примитивного, только силой. Нормальное и естественное развитие жизни противится тоталитарному, монопартийному и маниакальному строю. Реализация его неизбежно наталкивается на сопротивление, и никакая попытка сломить и искоренить это сопротивление не может быть доведена до конца, так как сопротивление возобновляется вечно сначала, пока существует упрямая и здоровая сила жизни. Таким образом, террор становится необходимым условием не только введения, но и дальнейшего функционирования системы. Ю.Б.Марголин. ... Глава 3. История одного разочарования
полная версия страницы